Молодежная линия
| №30 18 июля 2002 |
Владимир Корнилов: "Водоворотная пасть" От автора Эта главка не вошла в роман "Идеалист", была написана, когда рукопись романа находилась уже в типографии. На мой взгляд, она имеет самостоятельное значение, как рассказ, а тем читателям, кто роман прочитал, что-то добавит к главным образам романа. ВОДОВОРОТНАЯ ПАСТЬ До ясной ясности вспомнил Алексей Иванович одно из не первых в своей жизни мгновений, когда какие-то минуты, секунды отделяли его от смерти. На фронте, и потом, на госпитальной койке, такие мгновения опаляли и уходили, не оставляя сколько-нибудь болезненного следа в душе, уже привыкшей к опасностям войны. Но этот случай вспоминал он с холодом в сердце, может быть, потому, что случилось это много позже войны, в мирной, радостно ощущаемой им жизни. В то время жили они с Зойкой романтическими устремлениями к познанию еще непознанного, радостями передвижения по неизведанным дорогам, когда ночуешь на Кавказе, обедаешь в Крыму, ужинаешь. где-то в степях Украины. Тогда только-только выделили ему через собес удобный "Москвичок", с управлением, переделанным для рук, и тут же явившаяся возможность преодоления тысячекилометровых пространств в первый же летний отпуск двинула в неизведанные дали. В один из дней жаркого сухого июля, после утомительной пыльной степной дороги, где-то за Каховкой и Херсоном, и дальше, за устьем Днепра, в самой южной точке у неизвестного им Скадовска, оказались они на безлюдном берегу открытого их взору Черного моря. Радость наконец-то достигнутого края была столь велика, что не показалась им странной пустота остро вдающегося в простор моря мыса, где остановились они в иссушающей духоте полдня!.. Слева, где далеко тянулся пологий песочный берег, полоса прибрежной мелкой воды сплошь была забита орущей, визжащей в азарте купания ребятней. Столь же многолюдно было и справа, по изгибу каменистого берега, где стояли машины, где купался, загорал приезжий, отдыхающий в этих благодатных местах, люд. Здесь же, на вдающемся в море мысу было совершенно безлюдно, и это укрытое от глаз местечко они приняли как дар за долгий утомительный путь. Алексей Иванович подогнал машину почти к самой воде, к краю уютной лагуны, охваченной нагромождениями полуразрушенных скал, и Зойка, его не дожидаясь, стащив с потного тела запыленное платье, с всегдашней своей решительностью бросилась, вздымая брызги, в прохладу зеркально неподвижной, черной здесь от отражения скал воды. Лагуна оказалась неглубокой: упавшие со скал валуны выставляли свои каменные затылки почти на самой ее середине, и Алексей Иванович, обычно встревоживаясь бездумной отвагой Зойки, успокоился, видимо, безопасностью лагуны. Постелив под себя брезент, поглядывая на возбужденно барахтающуюся в воде жену, он неторопливо раздевался, отстегивал протезы, давал остыть жаркому телу, прежде чем занырнуть в ласкающую упругость воды. Пока он раздевался, Зойка уже выбрела на песок, отжимая волосы, блестя мокрым загорелым телом, тут же заторопилась к привычной заботе: стала собирать на берегу выкинутые морем деревяшки, ломать в кустарниках сухие ветки, чтобы разжечь костер и приготовить чай. Алексей Иванович на руках влез в воду, прикидывая, что в малом замкнутом пространстве, всего в какую-то полсотню метров, в радость себе не наплаваешься. Близкий шум открытого моря слышался в разрыве каменных нагромождений, образующем как бы ворота. Там медлительно, с гулом прокатывались горбы волн, и острое желание водного простора всегда, с юности, живущее в нем, уже настроило его выплыть туда, в простор моря. Моря он не боялся: ни утреннего, спокойного, когда, с берега глядя, хочется огладить его ладошкой, ни полуденного, когда, раскаченное ветром, оно темнеет, с гулом накатывает валы на шелестящий прибрежный галечник. После войны, когда открылись на ногах раны, пришлось ему почти годы жить на побережье Крыма, у хмуро таинственных скал Карадага. Он уплывал на километры в море, и там, среди волн и неба, блаженствовал, щурясь и разглядывая издали каменных королей, стоящих на отвесных Карадагских утесах. Были это счастливые
|